Заботы о погребении, устройство гробницы, пышность похорон — все это скорее утешение живым, чем помощь мертвым.
...мальчики смеются, когда видят смешное, и раз уж общество решило избавиться избавляться от своих покойников в обстановке гротескных обрядов, во время которых неизбежно то и дело возникают смехотворные инциденты, то немудрено, что похороны смешили меня, когда я был мальчиком, но внушают мне отвращение теперь, когда я стал старше и кое-что узнал о тех мерзостях, которые таятся за кулисами той сцены, которую сентиментальная публика любит называть «местом последнего успокоения».
А может быть, умирание – всего лишь традиция?
А что такое смерть? Такое ль это зло, Как всем нам кажется? Быть может, умирая, В последний горький час, дошедшему до края, Как в первый час пути — совсем не тяжело?
Бездействие — преждевременная смерть.
Бессмертная смерть.
Бессмертные — смертны, смертные — бессмертны, смертью друг друга они живут, жизнью друг друга они умирают.
Блаженные часы проходят, и надо, необходимо хоть как-нибудь и хоть что-нибудь сохранить, то есть противопоставить смерти, отцветанию шиповника.
Боюсь не смерти я. О нет! Боюсь исчезнуть совершенно.
Боязнь смерти мучительнее, чем сама смерть.
Бояться надо не смерти, а пустой жизни.
Бояться смерти есть не что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол. Но не самое ли это позорное невежество — думать, что знаешь то, чего не знаешь? — По «Апологии Сократа» Платона
Будем бояться смерти не в час опасности, а когда нам ничего не грозит: пусть человек до конца останется человеком.
Бывают странные отцы, до самой смерти занятые лишь одним: дать детям основания не слишком скорбеть о ней.
Быть чем-то одним неизбежно означает не быть всем другим, и смутное ощущение этой истины навело людей на мысль о том, что не быть — это больше, чем быть чем-то, что в известном смысле это означает быть всем.
В глубине ваших надежд и желаний лежит молчаливое знание запредельного, и, как семена, спящие под снегом, ваше сердце видит сны о весне. Верьте снам, ибо в них скрыты врата в вечность. Ваш страх перед смертью — лишь трепет пастуха, стоящего перед царем, который вскоре возложит на него руку в знак милости. Разве в трепете пастуха не таится радость от того, что он будет отмечен царем? И разве не трепет беспокоит его всего более?
В минуту смерти эгоизм претерпевает полное крушение. Отсюда страх смерти. Смерть поэтому есть некое поучение эгоизму, произносимое природой вещей.
В мире, где за каждым охотится смерть, не может быть маленьких или больших решений. Здесь есть лишь решения, которые мы принимаем перед лицом своей неминуемой смерти.
В наши дни люди могут пережить всё, кроме смерти и хорошей репутации.
В некотором смысле смерть — самозванка.
В печали и в несчастьях смерть не мучение, а упокоение от тягот.
В рождении индивидуума рождается мир, в смерти его весь мир умирает.
В смерти игра и героизм обретают свой подлинный смысл.
В смерти соединяются, неистовствуют отвращение и пылкая обольстительность.
В сущности, все равно, за что умираешь, но если умираешь за что-нибудь любимое, то такая теплая, преданная смерть лучше, чем холодная, неверная жизнь.
В тоскливом характере смерти сказывается потребность человека в тоске.
В тысяче образов смерть у меня пред глазами витает, Гибель не столь тяжела, сколь ожиданье ее.
Ведь некоторые не знают, что нам суждено здесь погибнуть. У тех же, кто знает это, сразу прекращаются ссоры
Везет человеку, которому удается уйти из этого мира живым.
Велик от Земли до Сатурна предел, Невежество в нем я осилить хотел. Я тайн разгадал в этом мире немало, А смерти загадку, увы, — не сумел.
Вещи кажутся чудовищно долговечными, когда умирают люди.
Во имя добра и любви человек не должен позволить смерти овладеть его мыслями.
Возможна ли в жизни радость, когда денно и нощно приходится размышлять, что тебя ожидает смерть?
Вообразите себе жизнь без смерти. От отчаяния каждый день мы пытались бы себя убить.
Все знают, что смерть неизбежна, но так как она не близка, то никто о ней не думает.
Все можно пережить, кроме смерти.
Все мы умрем, а некоторые к тому же и сдохнут.
Все на свете можно исправить, кроме смерти.
Все разрушается, все падает, но ничто не умирает, и если даже умрет, тут же переходит в другое.
Все тленны мы, дитя, таков вселенной ход. Мы — словно воробьи, а смерть, как ястреб, ждет. И рано ль, поздно ли — любой цветок увянет, — Своею теркой смерть всех тварей перетрет.
Все хотят снискать славу, но никто не хочет лишиться жизни, поэтому храбрецы проявляют не меньше находчивости и ума, чтобы избежать смерти, чем крючкотворцы — чтобы приумножить состояние.
Всезнание о смерти не отменит того, что смерть — не составная часть жизни, и нам ничего не остается, как принять сам факт смерти, сколько б мы ни беспокоились о нашей жизни, она закончится уничтожением.
Всех ожидает одна и та же ночь, всем придется когда-нибудь вступить на смертную тропу.
Всех ожидает одна и та же ночь.
Вспоминать о смерти — значит жить без мысли о ней. О смерти нужно не вспоминать, а спокойно, радостно жить с сознанием ее постоянного приближения.
Всякий организм начинает умирать с момента рождения и в самом себе носит причины своего предстоящего разрушения.
Глупо умирать из страха перед смертью.
Гнить ли под мрамором или под землей — все равно гнить.
Говорить о смерти со знанием дела могут только покойники.
Говоря по человеческим понятиям, смерть имеет одну и хорошую сторону: она полагает конец старости. Смерть, предупреждающая дряхлость, является более кстати, чем смерть оканчивающая собою дряхлость.
Говорят, что умирать хорошо, спасая жизнь другому.
Горьки воды смерти.
Греки входили в Смерть пятясь назад, имея свое прошлое перед собой.
Да, то, что делает смерть, очень интересно, но она слишком повторяется.
Даже в смерти должны пылать дух ваш и добродетель, подобно вечерней заре над землей: иначе смерть ваша плохо удалась вам.
Двум смертям не бывать, а одной не миновать
Для жизни в настоящем смерти не существует.
Для каждого предусмотрен его личный конец света.
Для того, чтобы судить о действительной важности человека, следует предположить, что он умер, и вообразить какую пустоту оставил бы он после себя: не многие выдержали бы такое испытание.
Единственная свобода, которую можно противопоставить свободе убивать, — это свобода умереть, то есть освободиться от страха смерти и найти этому несчастному случаю место в природе.
Единственное возможное в наше время братство, единственное, какое нам предлагают и позволяют, — это гнусное и сомнительное солдатское братство перед лицом смерти.
Единственное утешение в смерти тех, кого мы любили, — это что мы не утешаемся и что нам не приходится видеть, как они во второй раз умирают в нашем сердце тою смертью, которая глубже первой и которая называется забвением.
Единственное утешение при мысли о необходимости смерти состоит в том, в чем состоит утешение в опасности на корабле: в том, что все в том же, как и я, положении.
Если бояться смерти, ничего хорошего не сделаешь, если все равно умираешь из-за какого-нибудь камешка в мочевом пузыре, от припадка подагры или по другой столь же нелепой причине, то уж лучше умереть за какое-нибудь великое дело.
Если бы мне было суждено умирать вдали от мира, в холодной тюремной камере, море в последний момент затопило бы мою темницу, подняло бы меня на неведомую мне доселе высоту и помогло бы мне умереть без ненависти в душе.
Если бы мы могли помыслить смерть во всей её полноте, мы бы умерли в ту же минуту.
Если бы нам был дан выбор: умереть или жить вечно, никто бы не знал, на что решиться. Природа избавляет нас от необходимости выбирать, делая смерть неизбежной.
Если бы одни из нас умирали, а другие нет, умирать было бы крайне досадно.
Если бы смерти не стало, жизнь лишилась бы всякой поэзии.
Если бы смерть была благом — боги не были бы бессмертны.
Если бы ты назвал несчастными только тех, кому суждено умереть, ты не пропустил бы никого из живущих.
Если вы подлинно хотите узреть дух смерти, распахните свое сердце перед плотью жизни. Ибо жизнь и смерть едины, как едины река и море.
Если мы так мало знаем о жизни, что можем мы знать о смерти?
Если мы так мало знаем о жизни, что мы можем знать о смерти?
Если самоубийство дозволено, тогда все дозволено.
Если тебе не спастись от смерти, умри, по крайней мере, со славой.
Если четвертым измерением будет время, то пятым – смерть.
Есть группа людей, которые родились на земле лишь для того, чтобы говорить о смерти. В медленном угасании есть своеобразная красота, подобная красоте небес в час заката, и это их очаровывает.
Есть тайна в причастии бытию. Нет тайны в смерти.
Есть только одна свобода — выяснить свои отношения со смертью. После этого все становится возможным. Я не могу заставить тебя поверить в Бога. Верить в Бога — значит примириться со смертью. Если бы ты примирился со смертью, проблема Бога была бы разрешена — но не наоборот.
Жалок старик, который не сумел в течение столь долгой жизни научиться презирать смерть!
Желание смерти другому действительно повсюду, и, чтобы его отыскать, не надо особенно долго копаться в человеческой душе.
Желание смерти показывает самое ложное и призрачное состояние духа.
Желать смерти, когда живется, столь же малодушно, как сокрушаться о жизни, когда настала пора умирать.
Жизнь в ее целом никогда не принимает смерти всерьез. Она смеется, пляшет и играет, она строит, собирает и любит перед лицом смерти. Только тогда, когда мы выделяем один отдельный факт смерти, мы замечаем ее пустоту и смущаемся.
Жизнь и смерть ходят рядом, но ничего не знают друг о друге.
Жизнь мертвых продолжается в памяти живых.
Жизнь умершего кажется нам сглаженной, словно мы видим ее сквозь дымку.
Жизнь уходит из рук, надвигается мгла, Смерть терзает сердца и кромсает тела, Возвратившихся нет из загробного мира, У кого бы мне справиться, как там дела?
Жизнь – большой сюрприз. Возможно, смерть окажется еще большим сюрпризом.
Жизнь — верховой верблюд, мы держимся в седле. Пока воровка-смерть не спрячет нас в земле.
Жизнь — вечность, смерть — лишь миг.
Жить — так на воле, Умирать — так дома.
За делом-то, пожалуй, и приятнее умереть, чем так сидеть да дожидаться смерти.
За смертью далеко ходить не надо.
Завтра никогда не наступает, длится вечное сегодня. Не будущее замкнётся смертью, а длящееся настоящее. Не завтра будет смерть, а когда-нибудь сегодня.
Заглянув в глаза смерти, я увидел только собственное лицо.
Здесь отдыхает тот, кто никогда не отдыхал, соблюдай тишину!
Земное счастье так неверно! И завтра прахом станет тот, Кто королевских ждал щедрот И пресмыкался лицемерно.
Значит, нам смерть — ничто и ничуть не имеет значенья, Ежели смертной должна непременно быть духа природа.
Зная о том, что сам он смертен, раб знает также, что может умереть и господин.
И жить страшно, и страшно умереть. Смерть кажется то избавлением от страданий, забвением земли, то, наоборот, лишь первым шагом к истинным мукам, лишь началом наказания за прожитое земное, не более как порогом настоящего, высшего возмездия, — а теперь ещё, здесь, по сю сторону порога, тянется пока подготовка к нему, здесь только преддверие... И если так мучительно стоять в этом преддверии, каких же грозных тайн ждать, когда откроются пред нею самые двери?
Идя по жизни, мы вдруг обнаруживаем, что лед у нас под ногами становится все тоньше, и видим, как вокруг нас и за нами проваливаются под него наши сверстники.
Из всех, кто ушел, не оставив следа, Вернется ли кто для рассказа сюда?
Из глубины ущелья повалило стадо павианов. Мы не стреляли. Слишком забавно было видеть этих полусобак, полулюдей, удирающих с той комической неуклюжестью, с какой из всех зверей удирают только обезьяны. Но позади бежало несколько старых самцов с седой львиной гривой и оскаленными жёлтыми клыками. Это уже были звери в полном смысле слова, и я выстрелил. Один остановился и хрипло залаял, а потом медленно закрыл глаза и опустился на бок, как человек, который собирается спать. Пуля затронула ему сердце, и, когда к нему подошли, он был уже мёртв.
Из земли все и в землю все обратится в конце концов.
Из этой жизни хорошо уйти, как с пира: не жаждая, но и не упившись.
Именно смерти надлежит окончательно раскрыть нас.
Иной сходит в могилу ста лет, а умер, едва родившись.
Истинное мужество заключается не в том, чтобы призывать смерть, а в том, чтобы бороться против невзгод.
Каждому из нас доступно следующее утешение: смерть так же естественна, как и жизнь, а там, что будет, — это мы увидим.
Каждый боится смерти, но никто не боится быть мёртвым.
Каждый желает попасть на небеса, но умирать никто не желает.
Каждый упорно верит, что он не должен умереть.
Как бывает жить ни тошно, умирать еще тошней.
Как досадно умирать богатым. Как накладно бедным умирать.
Как знать, не считают ли микробы нашу смерть катастрофой созданной ими цивилизации?
Как мы можем знать, что такое смерть, когда мы не знаем еще, что такое жизнь?
Как это смешно — умереть.
Как я выйду из жизни? Где? Через какую дверь? Когда это случится? Буду ли я терпеть тысячи страданий, которые заставят меня умереть в отчаянии? Я теряюсь в этих мыслях и нахожу смерть столь страшной, что я больше ненавижу жизнь за то, что она ведет к смерти, чем за те шипы, которыми она усеяна.
Какова жизнь, такова и смерть.
Какое счастье вовремя умереть для человека, не умеющего в свой час ни сойти со сцены, ни идти вперед.
Кладбища обладают притягательной силой, их посещают, даже если там не лежит никто из близких.
Когда все уйдут, мы сохраним их в своих сердцах.
Когда мы оставляем этот мир, когда нас кладут в землю, то князь занимает такой же небольшой клочок ее, как и поденщик.
Когда на человеке лежит тень жестокости, и человек смотрит смерти «прямо в глаза», жизнь для него — сплошная благодать. Ничто не может ее разрушить, смерть — условие ее обновления.
Когда отменят кару смерти, смерть не перестанет быть карой.
Когда ты отступаешь, смерть стоит сзади тебя и твоя встреча с ней — неизбежна.
Когда ты постигнешь все тайны жизни, то будешь стремиться к смерти, ибо она не что иное, как еще одна тайна жизни.
Когда ты чем-нибудь мирским встревожен или расстроен, то вспомни, что тебе придется умереть, и тогда то, что тебе раньше казалось важным несчастьем и волновало тебя, станет в твоих глазах ничтожной неприятностью, о которой не стоит и беспокоиться.
Когда человек стоит у последнего рубежа, когда на исходе надежда и выдержка, лишь великие и простые чувства — любовь, печаль, сострадание, отчаяние — смогут помочь ему найти в себе силы, чтобы перешагнуть этот рубеж.
Когда человек умирает, умирают и его фотографии.
Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг.
Кончина наступает однажды, а ждем мы ее всю жизнь: боязнь смерти мучительней, чем сама смерть.
Кто мог бы страшиться смерти и отказываться от неё? Виновный боится её, несчастный призывает, храбрый бросает ей вызов и идёт навстречу ей, мудрец, ожидающий её, принимает её без сожаления.
Кто смерти боится, тот уже не живет.
Кто-то как-то сказал: право на смерть — врожденное право всякого появившегося на свет человека.
Кто-то сказал: право на смерть — врожденное право появившегося на свет человека.
Легче умереть, не думая о смерти, чем думать о ней, даже когда она не грозит.
Лжет общий голос невежд, утверждающих, будто «самое лучшее – умереть своей смертью». Чужой смертью никто не умирает.
Лишь глядя на смерть, мы сознаем другую тайну — тайну зачатия.
Лишь индивид умирает полностью.
Лишь один раз приходится совершать смертный путь.
Лишь умирая я вижу разрыв, который составляет мою природу.
Лучше достойная и героическая смерть, чем недостойный и подлый триумф.
Лучше сразу умереть, чем жить ожиданием смерти.
Лучшее доказательство того, что страх смерти есть страх не смерти, а ложной жизни, есть то, что часто люди убивают себя от страха смерти.
Любая смерть двойственна.
Люди были бы несчастны, если бы знали день своей смерти.
Люди умирают для того, чтобы жило человечество.
Между роддомом и кладбищем нет никакой разницы, утверждает самоубийца.
Менее мучительна сама смерть, чем ее ожидание.
Мёртвые срама не имут.
Мир «органический», царство жизни в разных ее формах, окружен враждебной стихией смерти, мертвого механизма, давящей необходимости.
Мир, в котором недоставало бы смерти, был бы миром, в котором надежда могла бы существовать лишь в скрытом состоянии.
Многие умирают слишком поздно, а иные — слишком рано. Пока еще странным покажется учение: «Умри вовремя!».
Может быть, и на пороге смерти прибита подкова счастья.
Можно умереть тому, кому не нравится жить.
Момент выживания — это момент власти. Ужас от ощущения смерти переходит в удовлетворение от того, что мертв не ты, а другой.
Мудрец под конец жизни понимает, что смерть страшна только со стороны, для близких людей, но для себя смерти нет, и сам человек в себе как родится бессмертным, так и уходит от нас.».
Мы бы и к смерти привыкли, если б умирали несколько раз.
Мы думаем, будто смерть будет впереди, а она и будет, и была. То, что было до нас, – та же смерть.
Мы поднимемся над смертью, если откроем в ней Бога.
Мы смотрим на смерть, как на будущее событие, но это ошибка. Большая часть смерти уже наступила: то время, что за нами, – ее владения.
Мысли о смерти обесценивают жизнь.
Мысль о смерти более жестока, чем сама смерть.
Мысль о смерти вводит нас в заблуждение, ибо она заставляет нас забывать жизнь.
Мысль о смерти вероломна: захваченные ею, мы забываем жить.
Надо жить так, чтобы не бояться смерти и не желать ее.
Нас всех когда-нибудь поглотит небытие, умейте забывать об этом — вот в чем заключается мудрость.
Наступит день, и умрешь идиотом.
Наша ошибка в том, что мы смотрим на смерть как на будущее событие. Большая часть смерти уже наступила: то время, что за нами, — в ее владении.
Не бойся последнего дня, но и не призывай его.
Не бойся смерти, тогда наверное побьешь. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Не думаю, что после смерти с человеком что-то происходит. Самое интересное — это то, как он продолжает существовать среди живых людей. Ведь после смерти каждый из нас продолжает жить во многих формах, в разном виде и в разных людях.
Не ищите после смерти могилу нашу в земле — ищите ее в сердцах просвещенных людей.
Не надейся, что узнаешь, по какой тропинке к тебе придет смерть.
Не помню, кто из великих сказал: на надгробиях надо писать не то, кем человек был, а кем он мог быть.
Не смерть страшна — страшно, что всегда она приходит раньше времени.
Не смерть страшна, — страшно, что всегда она приходит раньше времени.
Не стоит бегать от снайпера — умрёшь уставшим.
Не существует, вероятно, ни одного общества, которое не проявляло бы уважения к мертвым.
Не умирает тот, кто живет в своих произведениях.
Не хорошо болеть, еще хуже умирать, а болеть и умирать с мыслью, что ничего не останется после тебя на свете, — хуже всего.
Небытия ни познать не сможешь, Ни в слове выразить.
Невозможно представить себе, чтобы такое естественное, необходимое и универсальное явление, как смерть, задумывалось Небесами в виде наказания человечеству.
Невозмутимость, которую проявляют порой осужденные на казнь, равно как и презрение к смерти, говорит лишь о боязни взглянуть ей прямо в глаза, следовательно, можно сказать, что то и другое для их разума — все равно что повязка для их глаз.
Невыносима тяжесть земных, безвозвратных утрат„.
Неизбежны только смерть и налоги.
Неизменным и великим утешением в смерти людей, скончавшихся от болезни, служит ее неотвратимость.
Некоторые люди, не зная о разрушении смертной природы человека, терзаемые дурно проводимой жизнью, пребывая в треволнениях и страхах, измышляют лживые басни о том, что будет после смерти.
Некоторым не удается жизнь: ядовитый червь гложет им сердце. Да приложат они все силы свои, чтобы смерть лучше удалась им!
Несчастен тот, кто умирает не раньше, чем хотел умереть.
Нет ничего в этой жизни ближе нашему сердцу, как умереть возможно скорее.
Нет ничего глупее, чем статистика смертности. Разве не ясно, что на одного человека приходится одна смерть?
Нет ничего трудней, чем гибнуть, не платя смертью за смерть.
Нет такого племени, клана или народа, которые не предавались бы долгим размышлениям о своих мертвых.
Неудачные попытки Моцарта добиться при дворе чего-либо бо́льшего, чем мизерной платы за сочинение танцевальной музыки, объясняются тем ужасным положением, в котором он находился из-за интриг музыкантов, близких к императору. Впоследствии Сальери откровенно заявил: «Смерть Моцарта всем нам на руку. Поживи он ещё, никто не дал бы и ломаного гроша за наши сочинения».
Ни младенцы, ни дети, ни повредившиеся умом смерти не боятся — и позор тем, кому разум не дает такой же безмятежности, какую дарует глупость.
Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.
Ни то, что предшествует смерти, ни то, что за ней следует, не является ее принадлежностью.
Никакое зло не велико, если оно последнее. Пришла к тебе смерть? Она была бы страшна, если бы могла оставаться с тобою, она же или не явится, или скоро будет позади, никак иначе.
Никогда не думал, что умирать так забавно.
Никто не может избежать смерти.
Никто не опаздывает прийти туда, откуда никогда не сможет вернуться.
Никто не умирает не в свой срок. Своего времени ты не потеряешь: ведь что ты оставляешь после себя, то не твое.
Ну, теперь всё сказано! Я могу только прибавить, что, глядя на моего отца, восседающего на колеснице смерти, укутанного в длинный, широкий чёрный плащ, в обшитой чёрными каймами треуголке на голове, глядя на его весёлое, круглое, как солнце, смеющееся лицо, никому и в голову не шли скорбные мысли о смерти и похоронах. Лицо моего отца так и говорило: «Пустяки, всё обойдётся лучше, чем думают!»
О мертвых — правду!
О мертвых, как и о живых, ни хорошо, ни плохо, а только правду.
О Постум! Постум! Льются, скользят года! Какой молитвой мы отдалим приход морщин и старости грядущей И неотступной от смертных смерти?
О смерти больше всего рассуждают на полпути к ней.
О тех, кто сами призвали смерть, горюешь неисцелимо, ибо веришь, что они могли еще долго жить.
Обычно люди хорошо представляют себе свои похороны.
Однажды к клазомейцу Анаксагору, поглощённому беседой с друзьями, подошёл какой-то человек и сообщил, что оба его сына умерли. Он спокойно сказал: «Я всегда знал, что породил смертных».
Одни мертвецы покоятся с миром, другие его лишены.
Описания смерти такие же наивные, как описания бессмертия и бесконечности.
Останки людей, наделавших при жизни немало шума и суматохи, лежат теперь среди могил своих ближних так же смирно, как и все остальные.
От зол удаляет смерть, а не от благ.
От праха черного и до небесных тел Я тайны разгадал мудрейших слов и дел. Коварства я избег, распутал все узлы, Лишь узел смерти я распутать не сумел.
От смерти и любви никто не скроется.
Отъехать — это совсем немного умереть. Но умереть — это очень сильно отъехать!
Первый шаг младенца есть первый шаг к его смерти.
Перестать действовать — это и значит умереть.
Плачь, мы уходим отсюда — плачь, Небеса в ледяной круговерти, Только ветер Сияния — плачь, Ничего нет прекраснее смерти!
По-настоящему свершившееся, это смерть.
Побороть смерть человек еще не в силах, но преждевременную смерть, преждевременную старость — можно и необходимо.
Позже или раньше мы спешим к одному жилищу (могиле).
Пока существует смерть, всякое слово — это прекословие ей.
Покуда мы не разлучены со смертью, нам не страшны никакие беды.
Полная одухотворенность возможна только по смерти.
После своей смерти человек может жить только на своей земле.
После смерти нет ничего.
После смерти нет ничего. Это не пугает, а успокаивает.
Постараемся же, пока нам дана жизнь, чтобы смерти досталось как можно меньше того, что она сможет уничтожить.
Поэма о смерти Почему, в самом деле, этому не быть поэмою? — Оттого и поется, что тяжело.
Прежде чем угаснет пламя греха и увянет скорбь, к нам явится смерть с дружеским участием, открытый бутон, обращенный к небесам, дарует небу свой цвет.
Привыкай думать, что смерть для нас — ничто, ведь все и хорошее, и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений.
Приговоренный к смерти непосредственно перед казнью начинает верить, что он будет помилован в последний момент.
Придёт смерть, и у неё будут твои глаза.
Природа — чудовище, недостойное воспевания, зарождающее и вскармливающее для того, чтобы убить: если преждевременная смерть — несчастье, то почему обрекаешь ты на него невинные головы? Если же она — добро, то почему так тяжела разлука с жизнью и для умирающего, и для остающихся? Почему нет горя более неутешного?.
Проживешь ты сто лет или один день, все равно придется уйти из этих чертогов, радующих сердце.
Пусть жизнь и умирает, но смерть не должна жить.
Путь в подземное царство отовсюду одинаков.
Пышность погребальных обрядов не столько увековечивает достоинства мертвых, сколько ублажает тщеславие живых.
Разумные Существа переходят к делам и тогда осознают: что бы ни вызвало их к жизни, оно не дало им ничего более достоверного, чем смерть. Именно ей они обязаны своим возникновением, потому что без неё не действовала бы в течение миллиардов лет изменчивость появляющихся и гибнущих видов.
Ранее или позднее в одну мы гавань прибудем.
Раньше ты умрешь или позже, — неважно, хорошо или плохо, — вот что важно. А хорошо умереть — значит избежать опасности жить дурно.
Рождаемых число ряды усопших множит, Бессмертной жизнью тешится мечта. 3а гробом жизни нет и быть её не может, Идёт за жизнью смерть, за смертью пустота. Воскреснуть мёртвому природа не поможет, Она и без того по горло занята.
Сам бог повелевает тебе помнить о смерти.
Самое страшное, что может быть, — это заживо умереть.
Самое тяжелое в смерти — это молчание.».
Самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет.
Самое умное в жизни – все таки смерть, ибо только она исправляет все ошибки и глупости жизни.
Самоубийство появляется только с цивилизацией.
Самый верный путь, приближающий нас к дорогим умершим, — это не смерть, а жизнь. Они живут нашей жизнью и с нашей смертью умирают.
Священник хлопает в ладоши, когда слышит погребальный звон.
Следует знать, что двери, ведущие в смерть, ведут также и в жизнь, Однако не смей утверждать совсем, что можно назвать жизни врата смерти вратами.
Смерти избежать никто не может.
Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность.
Смерти можно бояться или не бояться — придет она неизбежно.
Смертных вещей двояко рожденье, двояка и гибель: Ибо одно от слиянья Всего и родится и гибнет, — И в разделенье Всего растёт и гибнет другое. Сей беспрерывный размен никак прекратиться не может...
Смерть (или память о смерти) наполняет людей возвышенными чувствами и делает жизнь ценной. Ощущая себя существами недолговечными, люди и ведут себя, соответственно, каждое совершаемое деяние может оказаться последним, нет лица, чьи черты не сотрутся, подобно лицам, являющимся во сне. Всё у смертных имеет ценность— невозвратимую и роковую. У Бессмертных же, напротив, всякий поступок (и всякая мысль)— лишь отголосок других, которые уже случались в затерявшемся далеке прошлого, или точное предвестие тех, что в будущем станут повторяться и повторяться до умопомрачения. Нет ничего, что бы не казалось отражением, блуждающим меж никогда не устающих зеркал. Ничто не случается однажды, ничто не ценно своей невозвратностью.
Смерть - это стрела, пущенная в тебя, а жизнь - то мгновение, за которое она до тебя долетает.
Смерть - это то, что бывает с другими.
Смерть в точности это и означает — быть легким.
Смерть всегда имеет ту или иную причину.
Смерть гонится и за бегущим.
Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней приготовиться.
Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней приготовляться.
Смерть для человека — ничто, так как, когда мы существуем, смерть ещё не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем.
Смерть должна быть такая же, как и жизнь, мы не становимся другими только потому, что умираем.
Смерть достаточно близка, чтобы можно было не страшиться жизни.
Смерть есть величайшее из всех возможных видов рабства.
Смерть есть прекращение обмена между внутренним и внешним возбуждением, между душой и миром.
Смерть есть символ любого беспорядка.
Смерть есть смерть. Её прихода Все мы ждём по старине. А в какое время года Легче гибнуть на войне? Летом солнце греет жарко, И вступает в полный цвет Все кругом. И жизни жалко До зарезу. Летом— нет. В осень смерть под стать картине, В сон идет природа вся. Но в грязи, в окопной глине Вдруг загнуться? Нет, друзья… А зимой— земля, как камень, На два метра глубиной, Привалит тебя комками, — Нет уж, ну ее— зимой. А весной, весной… Да где там, Лучше скажем наперед: Если горько гибнуть летом, Если осенью— не мед, Если в зиму дрожь берет, То весной, друзья, от этой Подлой штуки— душу рвет.
Смерть есть то, после чего ничто не интересно.
Смерть есть только один шаг в нашем непрерывном развитии. Таким же шагом было и наше рождение с той лишь разницей, что рождение есть смерть для одной формы бытия, а смерть есть рождение в другую форму бытия. Смерть — это счастье для умирающего человека. Умирая, перестаешь быть смертным.
Смерть есть только один шаг в нашем непрерывном развитии. Таким же шагом было и наше рождение, с той лишь разницей, что рождение есть смерть для одной формы бытия, смерть есть рождение в другую форму бытия. Смерть — это счастье для умирающего человека. Умирая, перестаёшь быть смертным.
Смерть и жизнь равноправны: они не могут обойтись друг без друга.
Смерть и солнце не могут пристально взирать друг на друга.
Смерть как угроза — это монета власти. Очень легко, складывая монету к монете, скопить огромный капитал.
Смерть может стать символом свободы, ибо ее необходимость не уничтожает возможность окончательного освобождения. Как и другие формы необходимости, она может стать рациональной — безболезненной.
Смерть мудреца есть смерть без страха смерти.
Смерть мы видим впереди, а большая часть ее у нас за плечами, – ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежит смерти.
Смерть настигнет и того, кто от нее бежит.
Смерть не есть зло. — Ты спросишь, что она такое? — Единственное, в чем весь род людской равноправен.
Смерть не умирает.
Смерть не является поступком и даже событием для умирающего. Она будет и тем и другим для живущих.
Смерть несомненна, но ее час неизвестен.
Смерть обща всякому возрасту.
Смерть одинока, а если найдет себе кого нибудь, он тотчас у нее умирает.
Смерть одного человека — это смерть, а смерть двух миллионов — только статистика.
Смерть одного человека — это смерть, смерть двух миллионов — только статистика.
Смерть павших на поле брани в молодости ощущается тем болезненнее, чем дольше живут их ровесники.
Смерть полагает предел человеческой жизни во времени, безумие полагает ей предел в животной стихии.
Смерть превращает жизнь в судьбу.
Смерть предстоит всему: она — закон, а не кара.
Смерть приходит быстро, уносит нас безжалостно.
Смерть проявляется в первую очередь как разрушение жизни.
Смерть раньше 150 лет — насильственная смерть.
Смерть сильна произвести только временное разделение.
Смерть следует за нами, кружит около нас, не покидая нас ни на одно мгновение, под ее знаменем ежедневно овладевает нами сон.
Смерть создаёт предвзятые мнения в пользу умерших.
Смерть сообщает новую форму любви — а равно и жизни, она превращает любовь в судьбу.
Смерть стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать.
Смерть столь безмерно превосходит любую земную темноту.
Смерть столь отвратительна, что ни один из нас не в состоянии смотреть на ее приближение без ужаса.
Смерть страдающего праведника ведет к возникновению определенного значения смерти Бога.
Смерть страшнее, чем думают. Она помрачает свет, она задувает один за другим все светильники, так пестро и весело сверкающие вокруг нас, везде становится темно, но в сердце загорается свет, так делается светло, и многое, очень многое становится видно, чего раньше нельзя было видеть.
Смерть стучится ко всем одинаково.
Смерть тем полнее для существа, чем оно индивидуальнее.
Смерть тех, кто творит бессмертные дела, всегда преждевременна.
Смерть утешает — увы! — и заставляет жить. Она — цель жизни и единственная надежда, которая, как эликсир, нас бодрит, и опьяняет, и придает нам мужество идти своим путем до самого вечера нашего существования.
Смерть – великий миротворец.
Смерть – единственная вещь, которая больше слова, ее обозначающего.
Смерть – не мертвое понятие.
Смерть – неприятная формальность, зато принимаются все кандидаты.
Смерть – эмигрантка с легким багажом, с рыжим кожаным чемоданчиком, в котором не коса, а клепсидра или песочные часы. Смерть везде чужая, но ее не вышлешь за пределы страны. Ее понимают все: она говорит на языке поступков, что входит в одну языковую группу с раскатами грома и землетрясениями. Смерть не знает сомнений, и это единственное, что отличает ее от людей, потому что в остальном она вполне очеловечилась, или скорее, она хочет думать, что очеловечилась. В то же время человеческое в ней – это всего лишь пустая человеческая оболочка, и внутренняя пустота смерти неотвратимо засасывает все и вся. Прислушайтесь – и вы услышите в ночи шипящий сельтерский звук – это ее голос.
Смерть – это зачерненная сторона зеркала, без которой мы бы ничего не увидели.
Смерть – это метафора, для самих себя мы не умираем.
Смерть – это поза умершего человека.
Смерть – это покой, но мысль о смерти не дает нам покоя.
Смерть — великий миротворец.
Смерть — величайший математик, ибо безошибочно решает все задачи.
Смерть — единственная вещь, которая больше слова, ее обозначающего.
Смерть — зло для всех.
Смерть — зло лишь в силу того, что за ней следует.
Смерть — лишь конец индивидуальной формы жизни.
Смерть — не событие жизни.
Смерть — последний аргумент.
Смерть — последняя черта человеческих дел.
Смерть — разрешение и конец всех скорбей, предел, за который не преступают наши горести.
Смерть — серьезное дело, это входит в жизнь. Нужно умереть достойно.
Смерть — сугубо индивидуальный акт.
Смерть — таинственное лекарство против тщеславия.
Смерть — это жизнь, замкнувшаяся на мне одном и потому заранее проигранная.
Смерть — это зачернённая сторона зеркала, без которой мы бы ничего не увидели.
Смерть — это первый и древнейший, так и хочется сказать — единственный факт. Она чудовищно древняя и ежечасно новая.
Смерть — это поза умершего человека.
Смерть — это реальность, она присутствует постоянно, и под её присмотром проходит краткое существование всего живого.
Смерть — это романтизирующее начало нашей жизни.
Смерть — это стрела, пущенная в тебя, а жизнь — то мгновенье, что она до тебя долетит.
Смерть — это счастье для умирающего человека. Умирая, перестаёшь быть смертным.
Смерть — это тот самый заговор большинства против меньшинства, который обречён на победу.
Смерть, конечно большое несчастье, но все же не самое большое, если выбирать между ней и бессмертием.
Смерть, конечно, большое несчастье, но все же не самое большое, если выбирать между ней и бессмертием.
Смерть, предупреждающая дряхлость, является более кстати, чем смерть, завершающая дряхлость.
Смерть, так же как и рождение, — тайна природы. Это одни и те же элементы, с одной стороны соединяющиеся, с другой разлагающиеся в одни и те же начала. В смерти нет ничего отталкивающего для разумного существа или для плана нашего строения.
Смерть: мир за вычетом тебя.
Смерть: полное затмение солнца и земли.
Смертью как опытом поделиться невозможно.
Смотреть в глаза смерти, предвидеть ее приближение, не стараясь себя обмануть, оставаться верным себе до последней минуты, не ослабеть и не струсить — это дело сильного характера.
Со смертью каждого человека исчезает и некий мир, который он носил в голове своей. Чем интеллигентнее была голова, тем отчетливее, яснее, значительнее был и мир, и тем ужаснее исчезновение его. Со смертью животного исчезает только убогая рапсодия или эскиз какого-то мира.
Сократ был высокомерный глупец, и афиняне поступили вполне правильно, осудив его на смерть. Только я нахожу его наказание слишком лёгким. Умереть! Да ведь это удел каждого человека на земле, даже совсем неповинного ни в чём хорошем! Я нахожу несправедливым человека, посвятившего себя общему благу, приговаривать к наказанию, которому, в конце концов, подлежит последнее ничтожество, которое когда либо было порождено нацией. Нет, афиняне были чересчур торопливы — совсем как евреи.
Сопричастие в смерти — замена истинного причастия.
Старайся этот мир покинуть так, Чтоб без долгов расстаться с пережитым. Из мира, не закончив дел, уйти Не то же ль, что из бани недомытым?
Старая штука смерть, а каждому внове.
Статистикой смертности общество низводит жизнь до химического процесса.
Стереотип — это тошнотворная невозможность умереть.
Стоит ли торопиться к бессмертию, если оно начинается смертью?
Страсти обжигают, подобно пламени. Но стоит мелькнуть мысли о болезни, и душа уподобится хладному пеплу. Мечты о славе и наградах сладки, как мед. Но стоит подумать о смерти, и они покажутся безвкусными, как воск. Поэтому тот, кто всегда печалится о смерти и думает о болезнях, сможет отринуть иллюзии и вечно помнить о праведном пути.
Страх естественной смерти уничтожится от глубокого познания природы.
Страх перед смертью — лучший знак ложной, то есть плохой жизни.
Страх смерти обратно пропорционален хорошей жизни.
Страх смерти объясняется исключительно чувством самосохранения.
Страх смерти хуже самой смерти.
Страх смерти хуже, чем сама смерть.
Так как собственной смерти отсрочить нельзя, Так как свыше указана смертным стезя, Так как вечные вещи не слепишь из воска — То и плакать об этом не стоит, друзья!
Такие мы все. Вспоминаем друг о друге к концу жизни, когда кто тяжело заболеет или помрет. Вот тогда вдруг становится всем нам ясно, кого потеряли, каким он был, чем славен, какие дела совершил.
Те, кто призывает смерть на себя, знакомы с ней только понаслышке.
Те, кто умирают, оставляют после себя свои благодеяния и уносят с собой свои грехи.
Тени смерти возрождаются помимо нашей воли.
То, чего я так долго искал, наконец появляется. Готовность к смерти.
То, что сделало прекрасной мою жизнь, сделает прекрасной и мою смерть.
Только один раз приходится совершать смертный путь.
Только смерть превращает жизнь человека в судьбу.
Только человек умирает. Животное околевает.
Тому, кто живет ради жизни в веках, смерть не страшна.
Тот лжет, кто утверждает, что не боится смерти. Всякий человек страшится умереть, это великий закон чувствующих существ, без которого все смертные существа вскоре подверглись бы уничтожению.
Тот усердствует слишком, кричит: «Это — я!» В кошельке золотишком бренчит: «Это — я!» Но едва лишь успеет наладить делишки — Смерть в окно к хвастунишке стучит: « Это — я!».
Тот, кто потерял любимого человека, не должен впадать в отчаяние. Сильно страдая, он только себя истязает, а покойнику нет от этого никакой пользы. Тот, кто умен, со слезами провожает умершего на кладбище, но, предав его земле, изгоняет из сердца скорбь. Он вспоминает, что и сам смертен, что и ему уготована та же участь.
Тот, кто счастлив, не должен иметь страха. Даже перед смертью.
Тот, кто умирает ради того, чтобы двинуть вперед наши познания, или ради возможности излечивать наши болезни, тот умирая служит жизни.
Ты будешь жить на свете десять раз, Десятикратно в детях повторенный, И вправе будешь в свой последний час Торжествовать над смертью покоренной.
Ты дура, смерть: грозишься людям Своей бездонной пустотой, А мы условились, что будем И за твоею жить чертой. И за твоею мглой безгласной Мы — здесь, с живыми заодно. Мы только врозь тебе подвластны — Иного смерти не дано. И, нашей связаны порукой, Мы вместе знаем чудеса: Мы слышим в вечности друг друга И различаем голоса.
У великих людей презрение к смерти вызвано ослепляющей их любовью к славе, а у людей простых — ограниченностью, которая не позволяет им постичь всю глубину ожидающего их несчастья и дает возможность думать о вещах посторонних.
У мертвых нет ни государя наверху, ни подданных внизу, нет у них и забот, что приносят четыре времени года. Беспечные и вольные, они так же вечны, как небо и земля, и даже утехи царей, что восседают, обратясь ликом к югу, не сравняются с их блаженством.
У сеньоры Смерти больше власти, чем деликатности, — вот уж кто ничуть не привередлив.
Увы! Человеческое тело трудно обрести, свет и тьма с лёгкостью сменяют друг друга, и нельзя с точностью рассчитать, будет ли жизнь долгой или короткой. Как же избежать последствий совершённых поступков?! Если не будешь вглядываться в себя, чтобы быстрее достичь пробуждения, то тебе останется только ждать своего конца...
Увы, если смерть — удел всякого существа, Не все ли равно, от кого она приходит!
Удивленья достойны поступки творца! Переполнены горечью наши сердца, Мы уходим из этого мира, не зная Ни начала, ни смысла его, ни конца.
Умереть значит сменить жанр, обновиться.
Умереть легко, когда ты совершенно здоров. Прекрасным весенним утром, в саду, в приятном и бодром расположении духа, — как просто было бы лечь на траву и отойти в мир иной!
Умереть сегодня — страшно, а когда-нибудь — ничего.
Умереть – значит перестать умирать.
Умереть – это очень плохо. Ведь это на всю жизнь.
Умереть — дело скорое и легкое, жить значительно труднее.
Умереть — значит перестать умирать.
Умереть — значит присоединиться к большинству.
Умереть — чтобы сократить расходы.
Умереть, ничего не решив. Но кто умирает, все решив, кроме? Решить по крайней мере, как не потревожить покоя тех, кого ты любил Себе самим мы ничего не должны, даже — и в особенности — предсмертного умиротворения.
Умирать страшно в одиночку. Скопом — пустяки. Даже пошутить можно.
Умирать — это последнее дело.
Умирают всегда другие. Когда умираем мы, других уже нет.
Умирающий в восемьдесят лет, и умирающий в 10 лет, каждый имеет только секунду смерти.
Умри, пока тебя ласкает жизнь.
Фотография останавливает течение жизни, поэтому каждое фото есть флирт со смертью.
Хорошо умереть — это умереть, подобно Леониду, во имя отечества, подобно Сократу, во имя разума, подобно Иисусу Христу, во имя братства.
Хотя жизнь человека и составляет столетний срок, Никто не в состоянии знать, исчерпает ,он годы, в долголетии или в безвременной смерти. Вчерашним днём ,ещё, по улице ехал верхом на коне, А сегодняшним утром лежит в гробу труп, ,погружённый в смертный, сон.
Хуже смерти ничего не случается — а смерти не минуешь.
Цивилизация концентрируется в больших городах, самоубийство тоже.
Часть людей обольщается жизнью земной, Часть — в мечтах обращается к жизни иной. Смерть — стена. И при жизни никто не узнает Высшей истины, скрытой за этой стеной.
Чего же бояться мне, если после смерти я либо не буду несчастен, либо буду счастлив?
Человек может умереть благородной или подлой смертью, точно так же, как может прожить благородной или подлой жизнью.
Человек не станет свободным, пока не преодолеет страха смерти. Но не с помощью самоубийства. Нельзя преодолеть, сдавшись. Суметь умереть, глядя смерти в глаза, без горечи.
Человек не только общественное существо. По крайней мере он властен над своей смертью. Мы созданы, чтобы жить бок о бок с другими. Но умираем мы по-настоящему только для себя.
Человек не умирает до тех пор, пока живут знавшие его.
Человек смертен, и это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!
Человек столько раз умирает, сколько раз теряет своих близких.
Человек, который знал бы только свое собственное существование, не имел бы никакого представления о смерти.
Человек, умирая индивидуально, соматической смертью, не умирает общественно, переливаясь своим поведением в составе коллектива и творчеством в живое окружение, общественность. Он продолжает жить в тех, кто остается в живых, если он жил при жизни, а не был мертв. Коллектив живой воскрешает мертвых.
Человеку как существу общественному и уважающему себе подобных, по сути дела, следовало бы удаляться в какое-нибудь скалистое ущелье пустыни Гоби, чтобы там умереть в одиночестве. Подобно тому как перед смертью скрываются в глухие места слоны. Или как исчезают певчие птицы.
Чем выше груды мертвых тел, над которыми стоит выживающий, тем чаще он переживает эти мгновения, тем сильнее и неодолимее становится потребность в них.
Чем глубже проникает в человеческую душу индивидуализм, тем прочнее укрепляется в нем страх смерти.
Чем изощреннее наш разум, тем дальше он от понимания смерти.
Чем лучше человек, тем меньше он боится смерти.
Что может быть глупее, чем жить по-собачьи, а умереть по-королевски.
Что такое смерть, не знают даже мертвые.
Чтобы не бояться смерти, всегда думай о ней.
Я бы не хотел умереть дважды. Это так скучно!
Я говорил о браке, браке, браке..., а ко мне всё шла смерть, смерть, смерть.
Я желал насильственной смерти — такой, когда простительно закричать от боли, потому что у тебя из груди вырывают душу. В другие дни я мечтал умирать долго и в полном сознании — чтобы по крайней мере никто не мог сказать, что смерть застала меня врасплох, что она пришла в мое отсутствие, — одним словом, чтобы знать Но в земле так душно.
Я жил в Южной Корее в 1997—2000 гг., и для большинства моих знакомых — скажем, почасовиков-преподавателей в университетах, журналистов или госслужащих младших рангов — возможность неожиданной смерти на работе от разрыва сердца была одной из главных забот. Большинство из них работало на износ, с раннего утра до 9—10 часов вечера, а часто и больше. Они знали, что если они умрут на работе, то семьям достанется лишь скудная компенсация. А дальше — при полной неадекватности системы соцобеспечения — бедность или нищета на всю жизнь.
Я знал, чтобы кто-то выжил, я должен умереть.
Я много думал о смерти и нахожу, что это — наименьшее из зол.
Я научился смотреть на смерть как на старый долг, который рано или поздно надо заплатить.
Я не боюсь смерти. Значит, жизнь — моя.
Я не умру. И разве может быть, Чтоб ― без меня ― в ликующем пространстве Земля чертила огненную нить Бессмысленного, радостного странствия.
Я нигде преклонить головы не могу. Верить в мир замогильный — увы! — не могу. Верить в то, что, истлевши, восстану из праха Хоть бы стеблем зеленой травы, — не могу.
Я познание сделал своим ремеслом, Я знаком с высшей правдой и с низменным злом. Все тугие узлы я распутал на свете, Кроме смерти, завязанной мертвым узлом.
Я так занят, что был вынужден перенести дату своей смерти.
Я хотел бы, чтобы смерть меня застала за работой в поле.
Я хочу, чтобы смерть застигла меня посреди трудов.
– Скажу я, голову задрав: кто раньше умер – тот и прав.
— Дёшева теперь смерть, — жаловался Исбир. — Дёшева, дешевле редьки. Яму ему вырой между скалами, опусти его туда, зарой, смотри, как бы шакалы его не поели, и за всё это каких-нибудь шесть пиастров! Священнику дают столько же, как и мне. А разве у него такая работа, как у меня? Помашет кадилом, попоёт, почитает — и делу конец. Разве это трудно? Нет, дёшева теперь стала смерть. Раньше я разве столько получал!..
— Как дела на том свете?— спросил Горбовский. — Там темно,— сказал Камилл. Он помолчал.— Сегодня я умирал и воскресал трижды. Каждый раз было очень больно. — Трижды,— повторил Горбовский.— Рекорд.
— Смертно всё... Однако, следуя этому утверждению, придётся признать, что смертна также и смерть (подобно дивной мелодии, сыгранной на медной скрипке)... Не имея перед собой мало-мальски конкретного, осязаемого примера, ни одно человеческое сознание не способно поверить в исключительность какого-то предмета, — в том числе и смерти. А потому, пока существует, смерть, вслед за нею, словно тень, по пятам волочится и бессмертие..., тихое, затаённое, маленькое — именно так оно существует. — По крайней мере, в форме желания, надежды, веры, гарантии или, на худой конец — вымученного примирения со смертью, всякий раз окрашенного поистине детским ужасом и страхом.
— Чем дольше я живу, — рассуждала Людмила Александровна, — тем больше убеждаюсь, что люди клевещут на смерть, когда представляют её ужасною, жестокою, врагом человека. Жизнь страшна, жизнь свирепа, а смерть — ласковый ангел. Она исцеляет раны и болезни... Она защищает от жизни... Жизнь обвиняет, а она придёт — обнимет и простит...
…Знаю— умирать не страшно.
Темы по буквам
