Кладбища: окостеневшая действительность.
1944 ,год,. «Всё думаю: если бы дожить, попасть в Россию! А зачем? Старость уцелевших... кладбище всего, чем жил когда-то...» «Взят Псков. Освобождена уже вся Россия! Совершено истинно гигантское дело!»
«Боже мой, я попал на кладбище! — подумал я, закрывая руками лицо и опускаясь на плиту. — Вместе того, чтобы идти в Пресню, я побрел в Ваганьково!» Не боюсь я ни кладбищ, ни мертвецов... Свободен я от предрассудков и давно уже отделался от нянюшкиных сказок, но, очутившись среди безмолвных могил тёмною ночью, когда стонал ветер и в голове бродили мысли одна мрачнее другой, я почувствовал, как волосы мои стали дыбом и по спине разлился внутренний холод...
А нужна ли кладбищенская ограда? Те, кто по ту ее сторону, выйти не могут, а те, кто по эту, вовсе туда не хотят!
А справа ― кладбище, тропа к спасенью. Спят мёртвые, убитые не нами. Надгробья у стены, под мирной сенью, Испещрены чужими именами.
А страсть к кладбищам русская, национальная черта. Страсть к кладбищам очень русская черта. В праздничные дни провинциальный город — ведь вы, и как это жаль, совсем не знаете русской провинции — великодержавный Санкт-Петербург — как будто всё в нём одном. На праздниках на кладбище фабричные всей семьей отправлялись — пикником — с самоваром, закусками, ну и, конечно, с водочкой. Помянуть дорогого покойничка, вместе с ним провести светлый праздник. Всё начиналось чинно и степенно, ну а потом, раз, как известно, веселие Руси есть пити, напивались, плясали, горланили песни. Иной раз и до драки и поножовщины доходили, до того даже, что кладбище неожиданно украшалось преждевременной могилой в результате такого праздничного визита к дорогому покойничку.
А теперь я вдруг стал думать, как я заболею воспалением лёгких — волосы у меня совершенно обледенели — и как я умру... Но тут я представил себе, как меня зарывают на кладбище, кладут на меня камень с моей фамилией и всё такое. Да, стоит только умереть, тебя сразу же упрячут! Одна надежда, что, когда я умру, найдётся умный человек и вышвырнет моё тело в реку, что ли. Куда угодно — только не на это треклятое кладбище. Ещё будут приходить по воскресеньям, класть тебе цветы на живот. Вот ещё чушь собачья! На кой чёрт мертвецу цветы? Кому они нужны?
Альбом походит на кладби́ще: Для всех открытое жилище, Он также множеством имён Самолюбиво испещрён.
Бывший беляевский триумвират мрачно ожидал господина Скрябина в карете, а этот господин очень дурно начинал свою новую карьеру беседой с каким-то “опальным” композитором, да ещё и на кладбище, меж двух довольно чахлых берёзок..., – или это были осины, теперь не припомню.
Быть самым богатым человеком на кладбище для меня не важно... Ложиться спать с мыслью о том, что ты создал что-то прекрасное... Вот что имеет значение для меня.
В душе каждого из нас есть своё маленькое кладбище, где мы храним сердца тех, кого любим...
В каждом гробу есть будильник, и поставлен он на день Страшного суда.
В музее в Гаване хранятся два черепа Христофора Колумба – Колумба мальчика и Колумба– мужчины.
В нём каждая жемчужина ― шарада: Пред образом отринутая совесть. На кладбище законченная повесть.
В общем, запомните мой совет, – если когда-нибудь будете в Генуе..., вы очень многое потеряете, если в какой-то момент не окажетесь на кладбище...
В один день, и почти сам не помня как, он забрёл на кладбище, на котором похоронили Лизу, и отыскал её могилку. Ни разу с самых похорон он не был на кладбище, ему всё казалось, что будет уже слишком много му́ки, и он не смел пойти. Но странно, когда он приник на её могилку и поцеловал её, ему вдруг стало легче. Был ясный вечер, солнце закатывалось, кругом, около могил, росла сочная, зелёная трава, недалеко в шиповнике жужжала пчела, цветы и венки, оставленные на могилке Лизы после погребения детьми и Клавдией Петровной, лежали тут же, с облетевшими наполовину листочками. Какая-то даже надежда в первый раз после долгого времени освежила ему сердце. «Как легко!» — подумал он, чувствуя эту тишину кладбища и глядя на ясное, спокойное небо. Прилив какой-то чистой безмятежной веры во что-то наполнил ему душу. «Это Лиза послала мне, это она говорит со мной», — подумалось ему. Совсем уже смеркалось, когда он пошёл с кладбища обратно домой. Не так далеко от кладбищенских ворот, по дороге, в низеньком деревянном домике, помещалось что-то вроде харчевни или распивочной, в отворённых окнах виднелись посетители, сидевшие за столами.
Взъерошенной пеной со всех сторон катились на кладбище волны белого мха, облепленного листьями морошки, хрустящими клубками багульников, окрашенного сеянцем брусники и сизой гонобобелью. Меж низких бугорков и по закраинам кладбища путалась, извивалась мелколистная карликовая берёзка, таловый стланик, зимами у этих зарослей кормилась куропатка. Акимка ставил силки, и попавшие в петлю птицы громко колотились о фанерные с надписями дощечки от ящиков из-под папирос, пряников, вермишели. Летами по кладбищу высыпала сильная морошка, будто рыба какая, заплыв сюда в половодье, вымётывала комочки жёлтой икры, продолговатая, в ноготь величиной, голубика зазря осыпалась на могилы, Ягоды на свежеземье вызревали раньше, чем во всей округе. Акимка крепился, крепился и, не выдержав соблазна, поел однажды могильных ягод, после целый день пугливо вслушивался в себя ― скоро ли помирать начнёт? Что-то даже ныло и остро кололось в серёдке. Но скоро он ввязался в домашнюю работу и про смерть забыл.
Вот жизни пепелище ― Убогое кладби́ще. Отпев за гробом гроб ― Отправил многих поп На новое жилище, На старое кладби́ще, А сам уж стар давно... Вот то-то и оно!
Вот за что так болезненно-страстно Я люблю этот город несчастный, Это кладбище лучших людей, Стольких братьев, сестёр и друзей, ― Колыбель нашей русской свободы, Где во имя её прозвучал Первый гром, призывая народы На борьбу за святой идеал!
Вот и кладбище татарское. Стоят татарские могилы, каменные столбы на могилах, и чалмы высечены. Блестят на луне.
Впрочем, людям всегда плохо. Тот, кто ищет покоя, тишины, благодати, найдёт всё это на кладбище, а не в жизни.
Все кладбища заполнены людьми, которые когда-то верили, что без них мир не устоит.
Вчера до самой ночи просидел Я на кладби́ще, всё смотрел, смотрел Вокруг себя, полстёртые слова Я разбирал. Невольно голова Наполнилась мечтами, вновь очей Я не был в силах оторвать с камней.
Гамлет не на шутку заинтересовался черепом Йорика. Интересно, проявил бы он столько же интереса к живой голове шута?
Город – словно гигантское кладбище, которое жадно тянется за новыми телами праведников.
Горяинов-Шаховской!? Горяинов-Шаховской! Маленький старик, уже неопрятный от глубокой старости, то перемажет мелом свою чёрную вельветовую куртку, то тряпку от доски положит в карман вместо носового платка. Живой анекдот, собранный из многочисленных «профессорских» анекдотов, душа Варшавского императорского университета, переехавшего в девятьсот пятнадцатом в коммерческий Ростов как на кладбище.
Деревянные скамьи без спинок окрашены в тёмно-серый цвет. Но особенно поразили Лоран цветники. Клумбы были сделаны наподобие могил, а среди цветов преобладали тёмно-синие, почти чёрные, анютины глазки, окаймлённые по краям, как белой траурной лентой, ромашками. Тёмные туи дополняли картину. «Настоящее кладбище. Здесь невольно должны рождаться мысли о смерти. Но меня не проведёте, господин Равино, я отгадала ваши секреты, и ваши «эффекты» не застанут меня врасплох», ― подбадривала себя Лоран и, быстро миновав «кладбищенский цветник», вошла в сосновую аллею.
Душа дрожит, готова вспыхнуть чище, Хотя давно угас весенний день И при луне на жизненном кладбище Страшна и ночь, и собственная тень.
Если бы Рузвельт был жив, он бы перевернулся в гробу.
Есть две страны: одна ― Больница, Другая ― Кладбище, меж них Печальных сосен вереница, Угрюмых пихт и верб седых!
Женщина — кладбище мужских амбиций.
Жил дядя скромно, в малоразмерной двухкомнатной квартире, съезжать отсюда не собирался, заявляя, что в шестьдесят семь лет думать о кладбище ещё рано, но о переезде – уже поздно.
Загляните в душу свою, и будет ли тогда день или ночь, вы найдёте там кладбище. Маленькое, жадное, так много поглотившее.
Знаком креста люди помечают список своего и чужого присутствия на Земле.
И вот на этой вырубке теперь можно было прочитать всю жизнь леса, во всем её разнообразии тут был и мох со своими голубыми и красными ягодами, красный мох и зелёный, мелкозвёздчатый и крупный и редкие пятна белого ягеля, со вкраплёнными в него красными брусничинами, ерник. Всюду, возле старых пней, на их чёрном фоне, ярко светились в солнечных лучах молоденькие сосны, и ели, и берёзки. Буйная смена жизни вселяла весёлые надежды, и чёрные пни, эти обнажённые могилы прежних высоких деревьев, вовсе не удручали своим видом, как это бывает на человеческих кладбищах. Дерево умирает по-разному.
Из толстых книг нельзя узнать ничего нового. Толстые книги — это кладбище, в котором погребены отслужившие свой век идеи прошлого.
История — это кладбище аристократий.
К кладбищу ведёт длинная Расстанная улица. Небольшие дома по большей части заняты монументальными мастерскими, готовые мраморные и гранитные памятники глядят из окон, на них приготовлены места для надписей, а самих надписей ещё нет, смерть напишет их сегодня или завтра. В заборах — лавочки для продажи цветов и венков из мха и иммортелей, все заборы увешаны ими. Одна-две кухмистерские с большими залами для поминания усопших. Кладбищенская богадельня, ветхие старухи поглядывают из сада на прохожих, идущих к кладбищу и от него, ожидая, когда и им придётся отправиться туда же на покой. Два дома причта кладбищенской церкви на конце улицы, у самой площадки перед воротами. Густая зелень закрывает кладбище, церковь, маленькая, старинная, едва виднеется из неё. Недавно поставили в сторонке другую, большую. Старый сторож сидит на лавочке с трубкой и поплёвывает на мостовую. За воротами небольшой навес с прилавком, там сидит старушка из богадельни и принимает пожертвования.
Каждый человек носит в глубине своего «Я» маленькое кладбище, где погребены те, кого он любил.
Каждый человек – это мир, который с ним рождается и с ним умирает, под всякой могильной плитой лежит всемирная история.
Как хорошо было бы посидеть на своей могилке, когда будешь лежать в ней.
Катерина замолчала, потупивши очи в сонную воду, а ветер дёргал воду рябью, и весь Днепр серебрился, как волчья шерсть середи ночи., На берегу виднелось кладбище: ветхие кресты толпились в кучку. Ни калина не растет меж ними, ни трава не зеленеет, только месяц греет их с небесной вышины.
Кладбище, тюрьма, лазарет ли ― Конец уже виден его. Пока, полумёртвый и светлый, Он ходит себе, ничего.
Королёв понимал, что воздух — не земля, что свет в ней — это в лучшем случае вода, и даже пытался изобрести зрительное капиллярное устройство, каким бы должна была обладать грибница глаза, воспринимающая лучистую воду, и единственное, что годилось ему на это, было некое растение, пустившее корни зрительного нерва, почему-то фиалка, он сам не понимал, как так получилось, что в его идеальном кладбище все зрячие мертвецы лежали с глазницами, полными букетиков фиалок... Королёв прочитывал кладбище, как стихи. Воображение его полнилось томами поминальных материалов, но ещё одна задача занимала его жгуче: та самая мысль о воздушном зрячем кладбище. Он понимал всю нереальность своих соображений, но всё равно никак не мог отделаться от зрелища, в котором внутреннее небо было полно похоронных дирижаблей с гондолами, упокоившими тела умерших в крионическом холоде недр стратосферы — в стерильной целости для воскресения.
Кругом нашего Виндеренского дома тянулись тихие дороги, уставленные хорошенькими «виллами» в садах за белым штакетником и металлическими сетчатыми заборами, неподалеку было красивое, мрачное и торжественное лютеранское кладбище, с тенистыми аллеями из ели и туи, напоминавших кипарисы, с просторными, полными цветов участками могил за чёрными низенькими решётками, с чёрными мраморными обелисками и плитами памятников, с таинственным, приземистым, увитым плющом, зданием крематория, из огромной четырехугольной серой трубы которого то и дело зловеще поднимался дым.
Мир ― не чум, не лосиное пастбище, Есть Москва ― золотая башка... Ледяное полярное кладбище Зацветёт, голубей василька.
Могильные плиты – письма, адресованные вечности.
На кладбище друзей, на свалке века Я понял: пусть принижен и поник, Он всё ж оправдывает человека, Истоптанный, но мыслящий тростник.
На этом кладбище примирённо сошлись обманутые и обманщики, беженцы и беглецы, те, кто мечтал вернуться на родину, и те, кто вспомнил о ней лишь перед смертью, люди разных убеждений, разной славы, но все они считали себя русскими.
Над белым кладбищем сирень цветёт, Над белым кладбищем заря застыла, И я не вздрогну, если скажут: «Вот Георгия Иванова могила...»
Не говори, что на твоем начальнике поставили крест, пока сам не сходишь на кладбище.
Неизвестный, действительно, сошёл с аллеи в сторону, снял шляпу и опустился на скамью… наверное, на скамью, а, может быть, и прямо на соседнюю могилу. Уставившись печальными слезящимися глазами в «дорогую» могилку, люди часто садятся на соседние «чужие» могилы как на скамью. Придут к своему близкому, а садятся на чужие могилы!.. Меня всегда сердила эта небрежность людская. Странные люди!.. Неизвестный сидел на скамье за старой оградой. Могилка была обложена дёрном, но без цветов. Старая, забытая могилка. И крест на ней стоял ветхий, покосившийся, и жестяная дощечка на кресте стёрлась, слиняла и заржавела, — и чуть заметно темнела на ней какая-то надпись. Тихий ветерок ясного летнего дня пошевеливал тёмные пряди волос головы неизвестного, а он, задумавшись, сидел, скрестив на груди руки, и смотрел куда-то вниз на могилку… На носу его поблёскивало золотое пенсне с тёмным толстым шнуром, прицепленным к петлице пиджака. Мы прошли недалеко от неизвестного, но он нас не заметил: так велика была его печаль о близком. Мы прошли за высокую новую ограду купца Лудейникова. В этой ограде густо разрослась бузина, и частая листва кустов скрыла нас от неизвестного. Мы смотрели на его красивое, задумчивое лицо, и безмолвные и подавленные какой-то новой грустью, боялись пошевельнуться…
Неудивительно, что латынь так часто встречается на могильных плитах, – ведь это мертвый язык.
Никогда не следует ходить на кладбище своими ногами. Когда придёт пора, вас отвезут туда, к тому же бесплатно, мсье.
Но скоро-скоро конец её работе, недоставало всего одной рубашки, и тут Элизе опять не хватило волокна. Ещё раз, последний раз, нужно было сходить на кладбище и нарвать несколько пучков крапивы. Она с ужасом подумала о пустынном кладбище и о страшных ведьмах, но решимость её спасти братьев была непоколебима, как и вера в бога.
Ночь и дождь, и в доме лишь одно Светится в сырую тьму окно, И стоит, молчит гнилой, холодный дом, Точно склеп на кладбище глухом, Склеп, где уж давно истлели мертвецы, Прадеды, и деды, и отцы, Где забыт один слепой ночник И на лавке в шапке спит старик, Переживший всех господ своих, Друг, свидетель наших дней былых.
Ну, теперь всё сказано! Я могу только прибавить, что, глядя на моего отца, восседающего на колеснице смерти, укутанного в длинный, широкий чёрный плащ, в обшитой чёрными каймами треуголке на голове, глядя на его весёлое, круглое, как солнце, смеющееся лицо, никому и в голову не шли скорбные мысли о смерти и похоронах. Лицо моего отца так и говорило: «Пустяки, всё обойдётся лучше, чем думают!» Так вот, от него-то я и унаследовал свой весёлый нрав и привычку посещать кладбище, это очень приятная прогулка, если только предпринимаешь её в хорошем расположении духа.
Нулевая инфляция бывает только на кладбище.
О близких мы не забываем, все время вспоминая, что надо бы навестить могилку.
О цветах на могиле подчас заботятся больше, чем заботились о покойнике.
Он наконец нашел свое место в жизни на кладбище.
Оплакавший земной дорогой Любви утрату не одну, Созревший опытностью строгой, Паломник скромный и убогой, Люблю кладбища тишину. Мне так сочувственны могилы, В земле так много моего, Увядших благ, увядшей силы, Что мне кладбище ― берег милый, Что мне приветлив вид его. Предавшись думам несказанным, И здесь я, на закате дня, Спешу к местам обетованным, К могилам чуждым, безымянным, Но не безмолвным для меня. Среди цветов в тени древесной, Кладбище здесь ― зелёный сад, Нас не смущает давкой тесной Гробниц и с спесью полновесной Тщетой воздвигнутых громад.
Осеннее кладбище — зрелище из особых. Царский пурпур и утончённая позолота листвы, королевские поминки по лету на фоне торжественной суровости вечнозелёных туй — верных кладбищенских плакальщиц. Серый гранит надгробий, бронза мемориальных надписей, дымчатый мрамор обелисков, чёрный базальт монументов, скромный туф поминальных плит. Строгость аллей и буйство красок, вспышки чахоточной страсти и разлитая в воздухе печаль. Кладбищам больше всего идёт осень. Не весеннее буйство жизни, кажущееся стыдным в местах упокоения, не знойная истома лета, даже не зимний саван — осень, порог забвения.
От пантеона до паноптикума ближе, чем кажется.
Отец всегда говорил, что Килбаррак, неподалеку от Хаута, – самое здоровое кладбище в нашей стране. Там очень свежий морской воздух.
По ночам на колокольне ревел сыч. Зыбкие и страшные висели над хутором крики, а сыч с колокольни перелетал на кладбище, ископыченное телятами, стонал над бурыми затравевшими могилами. — Худому быть, — пророчили старики, заслышав с кладбища сычиные выголоски. — Война пристигнет. — Перед турецкой кампанией накликал так вот. — Может, опять холера? — Добра не жди, с церкви к мертвецам слетает. — Ох, милостивец, Микола-угодник...
Пожалуй, нигде не найдешь столько искренних чувств и столько плохого вкуса, как на кладбище.
Покров земли сырой, зелено-чёрный, Объединил чиновников, купцов, Певицу, вратаря футбольной сборной, Глупцов и умных, щедрых и скупцов. Мы чувствуем, ― восходит свет соборный Над местопребываньем мертвецов, И остро удивляемся упорной Настойчивости временных жильцов ― Своих усопших прикрепить к обрядам, К священным знакам, званьям, должностям, Их приобщить к сегодняшним страстям, Как плиты приобщаются к оградам, И совершается без лишних слёз Покойника неспешный перенос.
Помилуйте, сеньор, Нельзя ли выбрать вам другое место? Ведь это есть то самое кладби́ще, Где погребён убитый командор!
Помните, творцы, что пантеоны – это кладбища.
После смерти мы все земляки….
Поэт наш прав: альбом — кладби́ще, В нём племя лёгкое певцов Под лёгкой пеленой стихов Находит верное жилище.
Правда, что человек — это король животных, по своей жестокости он превосходит их. Мы живём за счёт смерти других. Мы просто ходячее кладбище. С раннего детства я отказался от употребления мяса и придёт время, когда человек будет смотреть на убийство животного так же, как сейчас он смотрит на убийство человека.
Прошёлся по кладбищу Монпарнас. Все — молодые и старые — строили планы на будущее. Больше не строят.
Российские женщины загнали в могилу десять миллионов мужчин. Этого Гитлер не сделал. Этого Ельцин не сделал. Все сдохнут, а они будут жить, и моя жена, и тёща, и все будут жить, а все мужики — на кладбище, на кладбище, на кладбище...
С этой травы человек засыпал и по видимости своей мало чем отличался от мертвеца… Холодел снизу кверху, холод шёл по телу, как вода по ветле, с корня к вершине, ни рукой, ни ногой не шевелился, а лежал, как положишь, и только блуждал на щеках чуть заметный румянец да из устён шло еле слышно дыханье… Всякий подумает: умер!.. Потому никакими силами такого человека уже не разбудишь, пока-то он по тому свету всё не исходит и не обглядит!.. Надобно было, чтоб месяц в небе три раза родился. А за это время кого же десять раз не похоронят. Терпенье надо столько проплакать: за спиною работа! Просыпались, значит, от этой травки в могиле… Потому, должно быть, когда у нас в Чагодуе на городском кладбище в третьевом году разрывали могилы (решило начальство чагодуйский погост оборудовать под сад для гулянья, так и зовётся теперь: Мёртвый сад!), так много покойников нашли вниз головой и с руками не на груди, как у всех, сложенными в крест, а в волосах или у рта, зажатыми в грозный кулак: захотел не в срок в Чагодуй назад воротиться, да где тут, ни псаря, ни царя оттуда назад не пускают!.. Теперь у нас нет этой травки, да и слава богу, что нету!
Смерть, помнишь ли ты свое первое кладбище?
Старость — кладбище надежд.
Тем, кто любит рыть яму другим, — место на кладбище.
Тому, кто думает, что он лучше других, стоит сходить на кладбище. Там он поймёт, что есть жизнь на самом деле. Всего лишь горсть земли. Жизнь ничего не стоит.
У нас по всем комнатам стояли плошки с дёгтем и по несколько раз в день курили можжевельником. В нашей семье никто не захворал холерой. Каждый день наша прислуга сообщала нам ходившие в народе слухи, один нелепее другого: то будто вышел приказ, чтобы в каждом доме заготовить несколько гробов, и, как только кто захворает холерой, то сейчас же давать знать полиции, которая должна положить больного в гроб, заколотить крышку и прямо везти на кладбище, потому что холера тотчас же прекратится от этой меры.
Уж я ли, кажется, не старался всё испытывать! Года два тому назад ходил в Иванов день ночью в лес подкараулить, как цветёт папоротник, но, когда время стало подвигаться к полуночи, на меня напал такой страх, что я пустился бежать без оглядки и хотя слышал позади себя необычайный шум и свист, но не могу сказать наверное, нечистая ли сила это проказила, или просто гудел ветер по лесу. В другой раз, когда я жил ещё в степной моей деревне, я решился идти в полночь на кладбище. «Авось, ― думал я, ― хоть один мертвец вылезет из своей могилы прогуляться по церковному погосту». И в самом деле, когда я подошел к кладбищу, то увидел между могил что-то похожее на мертвеца в белом саване.
Учите мертвые языки. Скоро мертвые заговорят.
Худых людей больше всего на кладбище.
Шуба — это кладбище. Настоящая женщина не станет носить на себе кладбище.
Я не понимаю тех неумных мужчин и женщин, которые стыдятся того, что стареют. Старость — это победа, знак удачи, потому что альтернатива ей — кладбище. Только старость преподносит тебе такой дар, как полная свобода.
Я прошу Париж мне помочь. Но он в это время безлюден, как кладбище утром.
Я родилась недовыявленной и ухожу из жизни недопоказанной. Я недо... И в театре тоже. Кладбище несыгранных ролей. Все мои лучшие роли сыграли мужчины.
Я такой неудачник, что, если куплю кладбище, люди перестанут умирать.
— Да надень ты шапку, Бога ради! На кладбище все равны. — Никак нет, ваше высокоблагородие. Это про запас ямы приготовлены. Делать-то было нечего, пароходы не приходили, — вот и посылали ямы копать. А то горячка пойдёт, люди на работы нужны будут, — не до ямы!
— Твоих братьев можно спасти, — сказала она. — Но хватит ли у тебя мужества и стойкости? Вода мягче твоих нежных рук и всё-таки шлифует камни, но она не ощущает боли, которую будут ощущать твои пальцы, у воды нет сердца, которое бы стало изнывать от страха и муки, как твоё. Видишь, у меня в руках крапива? Такая крапива растёт здесь возле пещеры, и только она, да ещё та крапива, что растёт на кладбищах, может тебе пригодиться, заметь же её! Ты нарвёшь этой крапивы, хотя твои руки покроются волдырями от ожогов, потом разомнёшь её ногами, ссучишь из полученного волокна длинные нити, затем сплетёшь из них одиннадцать рубашек-панцирей с длинными рукавами и набросишь их на лебедей, тогда колдовство исчезнет.
Темы по буквам
