Умереть во имя идеи — это единственный способ быть на высоте идеи.
«Идея гениальная! ― Сказал Козлов, опасливо Свой табурет расшатанный Отодвигая вбок.
Бывают идеи настолько ложные, что только очень умный человек способен в них поверить.
В глазах женщины идея всегда имеет лицо.
В каждой большой культурной эпохе можно уловить одну центральную идею, из которой проистекают все ее духовные движения и которая как будто является их конечной целью.
В ком жила великая идея, Кто любил науку и добро, Всех она, казалось, понимала, Слушала без скуки и тоски, И сама уж на ночь начинала Тацита читать, одев очки.
В мире идей необходимо различать тех субъектов, которые ищут, и тех, которые прячутся. Для первых необходимо найти верный путь к истине, куда бы он ни вел, хоть в пропасть, к уничтожению искателя. Вторые желают только скрыть себя, свой страх пред жизнью, свое непонимание ее тайн, спрятаться в удобной идее.
В наш век миром правят личности, а не идеи.
В развитии идей побеждает не то, что всеми принято, а то, что сообразно с разумом.
В учении Ницше Сергея Петровича больше всего поразила идея сверхчеловека и все то, что говорил Ницше о сильных, свободных и смелых духом.
Великая идея в дурной среде извращается в ряд нелепостей.
Великие идеи приходят, когда мир нуждается в них.
Все идеи извлечены из опыта, они — отражения действительности, верные или искаженные.
Всё твержу я, бледнея, бледнея: У меня есть идея, идея! Но какая, такая идея, Не скажу я, вернее, вернее!
Всякий, кто гибнет за идею, гибнет не напрасно.
Всякий, кто удаляется от идеи, в конце концов остается при одних ощущениях.
Деятельность человека пуста и ничтожна, когда не одушевлена идеею.
Дурак пригнулся, сделал мину И начал: «Живопись свежа… Идея слишком символична, Но стилизовано прилично». (Бедняк скрывал сильней всего, Что он не понял ничего.)
Ежели какая-нибудь идея становится всемирной, то скорее можно уничтожить мир, нежели выкорчевать из него эту идею.
Есть нечто более сильное, чем все на свете войска: это идея, время которой пришло.
Жизнь иных народов, в иных странах и в иные времена научает нас понимать, что считающиеся у нас вечными идеи суть только наши заблуждения.
Жизнь – это прежде всего хаос. Люди боятся встать лицом к лицу со страшной действительностью и пытаются прикрыть её завесой фантазии. Их мало беспокоит, что идеи могут быть неверны. Ведь это просто окопы, где они спасаются от жизни, или пугала, чтобы её отгонять.
Идеи вообще ничего не могут осуществить. Для осуществления идей требуются люди, которые должны употребить практическую силу.
Идеи воспламеняют друг друга, подобно электрическим искрам.
Идеи могут быть обезврежены только идеями.
Идеи могут находиться только в головах мыслящих людей.
Идеи смеются над пространством, переходят моря, всюду постигаются и принимаются.
Идеи становятся силой, когда они овладевают массами.
Идеи — это множества, каждая Идея — множество, разнообразие.
Идеи_. к которым разум приковывает нашу совесть, — это узы, из которых нельзя вырваться, не разорвав своего сердца, это демоны, которых человек может победить, лишь подчинившись им.
Идейные побуждения — это костяк убежденности человека. Василий Александрович Сухомлинский У серьезного человека немного идей. Человек с множеством идей никогда не бывает серьезным.
Идея воспитывает личность, питает ее соками, дает силу, ведет в действе. Прежде чем говорить о личности, нужно говорить об идее.
Идея выше факта.
Идея есть познание и стремление человека.
Идея мне понравилась, но многое показалось неясным: будет ли публика на жаловании у дирекции театра, или актёры будут уравнены с публикой в правах тем, что им придётся приобретать в кассе билеты «на право игры»… И как отнесутся актёры к той ленивой, инертной части публики, которая предпочтёт участию в игре — простое глазение на всё происходящее... Впрочем, я вполне согласен с автором, что важна идея, а детали можно разработать после.
Идея может быть благовидной в теории и разрушительной на практике, и, напротив, — в теории рискованной, на практике превосходной.
Идея существует в той мере, в какой находит последователей.
Идея — единственное, что никогда не умирает.
Идея, которая не может быть претворена в жизнь, подобна мыльному пузырю.
Идиотские идеи бессмертны. Каждое поколение открывает их заново.
Как лютик, упоённый лютней, — Я человек не из людей… И, право, как-то жить уютней С идеей: пить из-за идей.
Кто во время междоусобья не пристанет ни к какой стороне, тот должен быть бесчестен.
Люди порой смотрят на идеи, как астроном — на далекие от нас звездные миры.
Люди прячутся друг от друга в идеях.
Мне скажут, что тут нет никакой «идеи» и ровнешенько ничего нового. А я скажу, и уже в последний раз, что тут бесчисленно много идеи и бесконечно много нового. О, я ведь предчувствовал, как тривиальны будут все возражения и как тривиален буду я сам, излагая «идею»: ну что я высказал? Сотой доли не высказал, я чувствую, что вышло мелочно, грубо, поверхностно и даже как-то моложе моих лет.
Можно заменить кровати, столы и комоды, но только не идеи. Их потеря невосполнима.
Можно признать идею полезной, но не уметь ею пользоваться.
Можно сломать шпагу, нельзя истребить идею.
Можно сопротивляться вторжению армий, вторжению идей сопротивляться невозможно.
Можно сопротивляться вторжению армий, нельзя сопротивляться вторжению идей.
Моя идея — это стать Ротшильдом. Я приглашаю читателя к спокойствию и к серьёзности. Я повторяю: моя идея — это стать Ротшильдом, стать так же богатым, как Ротшильд, не просто богатым, а именно как Ротшильд. Для чего, зачем, какие я именно преследую цели — об этом будет после. Сперва лишь докажу, что достижение моей цели обеспечено математически.
Наша жизнь — путешествие, идея — путеводитель. Нет путеводителя, и все остановилось. Цель утрачена, и сил как не бывало.
Не забывайте, что мелодия есть только Идея, контур и линия, так же как она есть форма и материал произведения. Гармония же – освещение, изложение объекта и его отражение, даже в кривом зеркале или грязной луже, если будет угодно.
Не однажды слышал я и читал в критических статьях, что я в моих произведениях «отправляюсь от идеи», или «провожу идею», иные меня за это хвалили, другие, напротив, порицали, с своей стороны, я должен сознаться, что никогда не покушался «создавать образ», если не имел исходною точкою не идею, а живое лицо, к которому постепенно примешивались и прикладывались подходящие элементы. Не обладая большою долею свободной изобретательности, я всегда нуждался в данной почве, по которой я бы мог твердо ступать ногами.
Не существует идеи, сколь бы устаревшей и абсурдной она ни была, которая не способна улучшить наше познание.
Нельзя считать идею пошлой только потому, что она общепринята.
Ничто так не искажает человеческую природу, как маниакальные идеи. Если человеком овладевает идея, что все мировое зло в евреях, масонах, большевиках, еретиках, буржуазии и т. д., то самый добрый человек превращается в дикого зверя.
Но уже затем, по ходу окончания работы, возникла идея грандиозного финала-постскриптума, дополнения, превращающего обычную музыку – в грандиозный манифест. Отделывая уже готовую симфонию, ,Скрябин, не успел как следует “добраться” до текста и, разумеется, отложил также “на потом” – и музыку. Заметьте, идея была, но сам материал пока ещё отсутствовал! – случай для Скрябина беспрецедентный!
О, как много великих идей, чье действие подобно кузнечным мехам: от них человек надувается и становится еще более пустым.
Одно только несчастие существует для человека это когда им овладевает идея, не имеющая никакого влияния на действительную жизнь или же отвлекающая его от труда.
Одной честности мало для того, чтобы быть правым и полезным, нужна также последовательность в идеях.
Основная идея всегда должна быть недосягаемо выше, чем возможность ее исполнения.
Пётр Великий в Сестербеке Порт громадный замышлял, Здесь в великом человеке Гений, видимо, дремал, Но и в малом человечке Он не дремлет иногда: Нужен порт… на Черной речке! Вот идея, господа! Все другие планы к чёрту!
По идеям не палят из ружей.
Проницательный читатель всякую новую идею считает за дерзость, потому что эта идея не принадлежит ему и не входит в тот замкнутый круг воззрений, который, по его мнению, составляет единственное вместилище всякой истины. У простого читателя есть предрассудки самого скромного свойства, вроде того, например, что понедельник – тяжёлый день или что не следует тринадцати человекам садиться за стол.
С идеями носиться опасно, следует держать их от себя на почтительном расстоянии.
Сама по себе идея..., к примеру, идея извинений привлекала моё внимание давно и достаточно плотно..., как серьёзная теоретическая проблема. Например: за что извиняться можно, и за что нельзя. Какое извинение «простительно», а какое не может быть принято ни при каких условиях... Например, могу ли я в какой-то момент столкнуть ,этого человека, вниз..., с Эйфелевой башни, а потом принести свои извинения? Непонятно. В общем, очень странная идея.
Семя идеи — сама жизнь.
Со мной Идея! Входит дядька сивый, Опять зовут в угрюмый кабинет, И я иду, бесстрашный и счастливый.
Собирались они не случайно, но объяты идеей одной, чтобы жить трудовою коммуной, вместе жить пролетарской семьёй…
Творческий пожар В вечность мчит Идея. И за кругом круг Солнечных чудес Следом жарких дуг Обращают, блеща, Сферы ― и клубятся Сны миров толпою, В вечность не уснёт Огнеокий бред…
Те немногие современные примеры (наши и зарубежные), которые мне иногда совали под нос, — не выходят за пределы собственно искусства, занятия и контекста профессии. Всё это типичные люди своего дела — вот что главное,, в подобных произведениях, будь то музыка, литература или живопись, идеи — как утопленники, они плавают глубоко в материале (как дохлая вобла) и чаще всего — вниз лицом.
Тот, кто боится идеи, теряет под конец и понятие.
Тот, у кого есть идея и кто жив, не может быть бесполезным, разве только сам отречется от своей идеи.
У меня есть ключ к бросающемуся в глаза беспорядку моих идей, но нет времени этот ключ повернуть.
Увы, реальная свобода мысли в Мире не существовала никогда! Я понимаю, во всех случаях отдаётся значительное предпочтение собственным идеям – свои себе, мои мне, его ему... – понятно, что чьи-то чужие вероятнее и скорее всего покажутся ущербными и совершенно неинтересными, а возможно, и вполне достойными удушения. Такой способ поведения слишком обычный и слишком человеческий, чтобы я видел здесь повод для какого-то отдельного упрёка. Личность сама себя объясняет и затем навязывает свою мысль, которая жестокими и неучтивыми средствами добивается всеобщего одобрения..., или уважения. Таким образом поступают все предвзятые персоны – без малейшего стеснения, впрочем.
Человека всегда будут привлекать идеи самые несоразмерные.
Чем соедините вы людей для достижения ваших гражданских целей, если нет у вас основы в первоначальной великой идее нравственной?
Что же касается средств выразительности вообще, то среди всех прочих я крохоборно и кропотливо отбирал и до сих пор отбираю (сквозь то же самое каноническое сито) те немногие, которые позволяют работать с идеей в материале.
Что носится в воздухе и чего требует время, то может возникнуть одновременно в ста головах без всякого заимствования.
Это было бы превосходно, если бы каждая идея, проводимая мыслящими людьми, проникала в общество, перерабатывалась в нём и потом возвращалась бы назад к литераторам в отраженном виде для поверки и поправки. Тогда умственная работа закипела бы очень быстро, и всякие недоразумения между литературою и обществом оканчивались бы вполне удовлетворительными объяснениями.
Я кончил «идею». Если описал пóшло, поверхностно — виноват я, а не «идея». Я уже предупредил, что простейшие идеи понимаются всех труднее, теперь прибавлю, что и излагаются труднее, тем более что я описывал «идею» ещё в прежнем виде. Есть и обратный закон для идей: идеи пошлые, скорые — понимаются необыкновенно быстро, и непременно толпой, непременно всей улицей, мало того, считаются величайшими и гениальнейшими, но — лишь в день своего появления. Дешёвое не прочно. Быстрое понимание — лишь признак пошлости понимаемого. Идея Бисмарка стала вмиг гениальною, а сам Бисмарк — гением, но именно подозрительна эта быстрота: я жду Бисмарка через десять лет, и увидим тогда, что останется от его идеи, а может быть, и от самого господина канцлера.
Я худею, я бледнею, у меня есть..., ах! ― идея. Как её бы во-плоть-ить? Я бледнею, я худею, у меня есть орх-идея, Сохнет, чахнет, не цветёт, Может, скоро всё пройдёт?
— А видите ли, я с ног до головы набит различными идеями? я, так сказать, ящик Пандоры, с тою лишь разницей, что содержимое ящика Пандоры было — змеи, а я — вместилище идей. — Чего же вы хотите? — Поделиться с вами. Вдвоём мы сможем завоевать весь мир. — Это идея, — усмехнулся я.
— Ещё идея! Ещё идея! — Пустите! Не душите меня! Не душите! Караул! Такая борьба происходила только что между моим другом полтавским помещиком и мною в «Hôtel de Madrid», в Севилье.
Темы по буквам
