Молчат в тебе любовь и злоба, Надежды гордые молчат... Зачем ты жил, усопший брат?.. Стучит земля по крышке гроба, И, чуждый горя и забот, Глядит бессмысленно народ...
Веруй благостному тайнодеянию Лоном темным принятой любви! Горних сил ликующему реянию, Сердце-гроб, откликнись, и живи!
Гроб готов. Как гость непрошеный, Он средь комнаты стоит, И на труп, страданьем скошенный, Он безжалостно глядит.
Гроб, это, конечно, позднейшее явление. Но возникновение и эволюция гроба вообще могут быть прослежены. Предшественниками гроба являются деревянные хранилища животной формы. Такие хранилища засвидетельствованы во многих местах. Шурц, например, сообщает о домах с деревянными изображениями акул, внутри которых хранились трупы вождей. Это ― древнейшая форма гроба. Такая форма, в свою очередь, отражает более ранние представления о превращении человека при смерти в животное или о съедении его животным. В дальнейшем гроб теряет свои животные атрибуты. Так, в египетской «Книге мертвых» можно видеть изображения саркофагов или постаментов, на которых лежит мумия. Они имеют ножки животного и голову и хвост животного. В дальнейшем животные атрибуты совсем отпадают, и гроб принимает известные нам формы. С этой точки зрения превращение девушки в животное и обратно ― ее превращение в человека, и положение ее во гроб с обратным извлечением ее оттуда живой ― явления одного порядка, но в разных по древности формах. Почему гроб часто бывает стеклянным ― на этот вопрос можно дать ответ только в связи с изучением «хрустальной горы», «стеклянной горы», «стеклянного дома» и всей той роли, которую в религиозных представлениях играли хрусталь и кварц, а позже ― стекло, вплоть до магических кристаллов средневековья и более поздних времен.
Лизавета сказала, когда мы у нее поселились: «На чердаке за виняками (она так называла веники) стоит моя домовина». ― «Что такое домовина?» ― Бабушка промолчала, а мама сказала шепотом: «Ну, гроб это». ― «А что его так рано поставили?» ― «Чтобы усох, чтобы сухой был». А Лизавета добавила: «И приданое мое там».
Невеста моя зарыдала, Крестя мне бледный лоб. В креповых, сквозных Вуалях Головка ее упала ― В гроб...
Нет ничего странного в том, что молодой чиновник Леонтий Васильевич Ельницкий влюбился в молодую мещанскую девушку Зою Ильину. Она же была девица образованная и благовоспитанная, кончила гимназию, знала английский язык, читала книги, и давала уроки. И, кроме того, была очаровательна. По крайней мере, для Ельницкого. Он охотно посещал ее, и скоро привык к тому, что вначале тягостно действовало на его нервы. Скоро он даже утешился соображением, что как никак, а все же Гавриил Кириллович Ильин, Зоин отец, был первым в этом городе мастером своего дела. Гавриил Кириллович говорил: ― Дело мое не какое-нибудь эфемерное. Это вам не поэзия с географией. Без моего товара и один человек не обойдется. И притом же дело мое совершенно ― чистое. Гроб не пахнет, и воздух от него в квартире крепкий и здоровый. Зоя часто сидела в складочной комнате, где хранились заготовленные на всякий случай гробы. Одетая пестро и нарядно, ― у отца много оставалось атласа, парчи и глазета, ― и даже со вкусом, Зоя часто звала туда и своего друга.
Он был очень спокоен духом и не забыл даже передать невестке, что на погребе лежит начатой теленок, «так есть из чего и готовить». На другой день поутру приехал приходский священник с причтом, исповедал его и причастил Святых Тайн. Василий Никитич велел позвать сына, невестку, внука, прощался с ними и делал им наставления, потом велел собрать всех домашних и дворовых людей, просил у всех прощения, благодарил за усердную службу и, простившись со всеми и всех отпустив, просил священников начать соборование и тихо и безболезненно скончался при чтении последнего Евангелия. Когда послали за столяром, чтобы снять мерку для гроба, столяр сказал, что уж давно по приказанию покойника для него гроб сделан, а что ножки под него он сам изволил точить.
Ручей бежит, ручей поет: «Я в Матери проснулся, Из гроба в гроб сходил ― и вот, К Отцу переплеснулся.»
Туся в гробу. Если смотреть от дверей, кажется, что гроб ― это лодка и Туся плывет куда-то, покорно и торжественно отдаваясь течению. Течению чего? Если смотреть, стоя в головах, то виден прекрасный лоб, высокий, сильный. И справа, над виском ― нежное пятнышко седины.
Умер. Мой гроб заколочен, Крепко гвоздями забит. Прах осквернен, опорочен, Всеми забыт.
Я ростом был тогда почти что клоп, Но помню яркость первых созерцаний, Как я испуганно порою жался к няне, Увидев желтый, деревянный гроб...
Я цепенею от ужаса ― похоронить ― значит закопать в землю! Закопать в землю живую спящую домашнюю портниху! ― «А что было дальше?» ― с трепетом спрашиваю я. Мама вспоминает обо мне: «Эта сказка не для тебя!» ― и уводит меня из комнаты. «Мариночка, ее заживо похоронили?» ― «Да нет же, она проснулась и, видишь, сидит и шьет...» ― «Мариночка, а куда гроб девали?» ― «Не знаю, ― говорит мама. ― Наверное, подарили кому-нибудь». Я успокаиваюсь. Что такое гроб и похороны, я хорошо знаю, одна из моих, недолго у нас заживавшихся, нянь, та самая, у которой «сын на позициях», из-за чего она почему-то иногда плачет, часто тайком вместо прогулки водит меня в церковь ― на похороны и заставляет прикладываться к чужим покойникам. Это, в общем, интереснее прогулки, т.к. собачья площадка всегда одна и та же, а покойники ― разные. К тому же они для меня нечто вроде церковной утвари, такая же непонятная и, видимо, необходимая для церкви принадлежность!
Темы по буквам
